Марчелли Евгений

- художественный руководитель Театра имени Волкова

Чайка – это крыса с крыльями

19 апреля в рамках восьмого Молодежного фестиваля «Будущее театральной России» художественный руководитель Театра имени Волкова встретился со студентами театральных вузов Ярославля, Симферополя, Хабаровска, Самары и Москвы. Режиссер поделился с начинающими артистами своими размышлениями и ответил на их вопросы. Что общего у театра с баней? Чего мы не знаем о «Чайке» Чехова? Нужно ли любить театр, чтобы им заниматься? Каков театр завтрашнего дня? Мы записали высказывания одного из самых известных режиссеров сегодняшней России, «поймав» его во время завершающего этапа работы над премьерой.

 

 

О профессии

Театр – такая зыбкая структура: ты только начинаешь что-то понимать, и оно тут же исчезает, уходит, приходит что-то новое.

В театре самые для меня неприятные зрители – это случайные зрители – те, которых заставили прийти. Это, как правило, мужчины, которых приводят с собой девушки. И вот этот парень приходит в надежде, что в буфете будет пиво и есть вариант отсидеться в буфете. А если это не удается, он отбывает спектакль, как повинность. Для меня вот этот случайный зритель – самый интересный. Я его ненавижу люто, но безумно хочу зацепить, сделать его человеком, который попал в театр раз, и ему теперь этот театр нужен. Потому что я сам такой зритель. Человек парадоксально устроен: я не люблю театр. Если бы я в театре не работал, я бы в него не ходил, даже ради любимой девушки. Я вообще не люблю массовые скопления людей.

Это ведь ужасно – приходишь в людное место, где ты зажат, несвободен, сидишь и два-три часа смотришь чушь. В большинстве случаев в театре показывают невероятную чушь – внушают тебе со сцены прописные истины. Я ненавижу любые нравоучения, проповеди. Вообще не люблю, когда меня учат, физически не люблю. Поэтому изначально я в театр слабо верю. И когда я начинал, я строил всю свою работу на борьбе с самим собой, вот с этим человеком, который не любит театр, не принимает его. Моя задача - этого человека сделать фанатом. Я прихожу, сажусь, думаю: «Ну-ну. Сейчас уйдет свет из зала, заиграет музыка, откроется занавес». Вот тут сразу я хочу себя, самого себя обмануть. Не будет уходить свет из зала, не будет открываться занавес – пальба начнется, пальба, побегут люди, здесь что-то упадет с грохотом… Я хочу себя оглушить, сбить и чтобы мне стало так – «Оба! Нормально… Подожди!..». Вот это «нормально, подожди» я сам в себе возбуждаю, вернее, стараюсь возбудить историей.

Для меня хороший спектакль – это контакт с космосом. Скажем, в парной, в бане, помимо того, что там есть какой-то физиологический процесс, на какое-то мгновение со мной происходит включение в космическое пространство. И для меня это подпитка энергетическая, как будто батарейки заряжаются, которые подсаживаются жизнью. Вот и театр – это место, где заряжаются батарейки. Но у меня это получается редко. В основном после каждой репетиции я прихожу домой, меня спрашивают: «Ну как?» я говорю: «Да опять ничего». Я – ничего. Артисты что-то пытаются, а я как-то не ловлю, не секу, не попадаю.

Другое дело, что со временем начинает разное в театре нравиться. Если раньше мне нравилась динамика, то сейчас мне нравится статика, абсолютная статика. Вообще моя мечта – сидят на сцене два артиста, разговаривают двадцать минут, почти ничего не играя, почти ровным голосом, а я глаз не могу оторвать. Но этой мечты режиссеры боятся, начинающие – особенно, они начинают что-то сразу мизансценировать, вносить движение, суету, что-то начинает сыпаться, где-то вдруг звучит музыка… Режиссеры очень боятся молчания. А для меня это сегодня самое дорогое, что есть в театре – паузы, молчание и погружение.

 

 

О «Чайке»

Я сейчас ставлю пьесу, сумасшедшую пьесу «Чайка» Чехова, я сошел с ума, поэтому нахожусь в состоянии некоторого нездорового возбуждения. Я до этой пьесы зрел всю жизнь. Теперь взял и понимаю, как я сейчас уделаюсь с ней.

Там есть важнейшая сцена в конце - приходит Нина, говорит: «Здравствуй, Костя, я очень люблю тебя, я вспоминаю наше детство, радостно мне». Он ей говорит: «Здравствуй, Нина, я тебя всю жизнь любил». Она встает и уходит. Вот такой любопытный поворот. Мы с артистами убились, отвечая на этот вопрос, почему она уходит.

Я люблю авторов, которые прошли проверну временем, классику. Мне очень нравится в сотый раз рассказывать всем хорошо известную историю. Мне хочется ее рассказать так, как ее не знает никто. Вот сейчас мне хочется рассказать так «Чайку». И я, мне кажется, прочитал ее так, как ее никто не читал. Я думаю – надо же, ну вот же, написано! Почему никто этого раньше не заметил – главную историю?! Всегда «Чайка» в нашем воображении связана с образом птицы, парящей над морем, печально кричащей, возвышенной. И отсюда образ Нины, такой возвышенной, как чайка, а злой писатель пришел и сломал ей жизнь. Но ведь на самом деле чайка – это жуткая птица. Жуткая! Она орет! Вы слышали когда-нибудь, как орут разбушевавшиеся чайки? Это ад! Это крик младенца, которому отрывают голову! Это крик каких-то вопящих кошек! И это хищница, которая поедает живую рыбу и весь мусор, это не просто птичка – «А-а!». Это как крыса, только с крыльями – еще хуже!..

 

Об актерстве

Если вы решили быть артистом, ваша первая претензия – «Я оригинальный». Ведь вы же обрекаете себя на то, чтобы всю жизнь выходить и говорить: «Посмотрите на меня, какой я!». И мне кажется, это естественно, но это эгоцентризм невероятный.

Что такое талант? Природа! Десять человек на сцене – а я сижу в зале и смотрю на одного. От него исходит какое-то излучение, обаяние, энергия. У нас в труппе есть один актер – я не буду называть фамилию – когда из зала на него смотрю, я думаю: «Ну надо же!». Даже если роль «никакая» - что бы он ни делал, он это делает с таким кайфом, и его кайф зрителям транслируется.

 

О театре будущего

Я не знаю, какой термин критики придумают для театра будущего. Сегодня такое понятие существует как постдраматический театр. Когда уже драматического содержания спектакля практически нет. Я был пару лет назад членом жюри «Золотой маски», и мне удалось отсмотреть все лучшее, что предлагается экспертным советом в номинациях. Примерно девяносто процентов из этого был недраматический театр. Театр рассказа, а не театр процесса. Для меня драматический театр – это процесс, в который я как зритель вовлечен, я сопереживаю. А в постдраматическом театре о процессе отстраненно рассказывают - от третьего лица или от первого, и зритель не чувствует включения внутрь процесса. Я, конечно, в этом смысле человек вчерашнего дня или позавчерашнего, я люблю театр процесса. Это мой «театр сердца». И я совершенно не согласен, что российский театр отстал от европейского, они просто очень разные. Лично мне кажется, ничего интересней и лучше российского театра сегодня в мире нет.

У нас в Театре Волкова много ставят молодые режиссеры, - мы проводим лаборатории в пространстве малой сцены, это территория поиска. Они делают новый, непонятный мне театр, часто я в нем турист абсолютный, я его не чувствую, не знаю. Но я понимаю, что это «их» театр, потому что в зале сидит молодежь и шалеет от восторга.

 

О режиссуре

У меня взаимоотношения с артистами ненормативные, неправильные, не такие, какими они должны быть. Я никогда не кричу, не ругаюсь, не говорю артисту, что он бездарен. Вся моя история строится на дружбе, любви и абсолютном доверии. Поэтому артистов прошу со мной общаться на «ты», не взирая на должность. Мы исследуем такие тончайшие нервы и струны, делимся такими сокровенными вещами, что невозможно быть на «вы», в этот момент мы не можем друг другу не доверять.

Я тот человек, который ступил на корабль, собрал команду и говорит: «Поплыли!», и делает вид, что знает, куда плыть. Конечно, только делает вид. Никто не знает. И я убежден, что наша работа – исключительно интуитивная вещь, рассудок тут не при чем. Работа с актерами над спектаклем – это про закон перехода количества в качество. Десять птиц собрались и не знают, куда лететь. Одиннадцать не знают. Двадцать не знают. Появляется двадцать первая – она одна тоже не знает, но она появилась – и оп, стая снимается и летит на юг.

 

О любви

Мне мало интересен театр политический, театр социального неравенства, еще какой-то. Мне интересно, когда про любовь. Мужчина и женщина – это моя любимая, вечно мною исследуемая, бесконечная тема. Мне никогда не надоест копаться в этом аду и кошмаре, который все мы носим в себе. Что такое любовь – благословение или проклятье? Что такое измена? Что такое предательство? Что такое мужчина и что такое женщина? Между нами пропасть, мы инопланетные существа друг для друга, но непонятно каким образом сходимся и непонятно для чего. Мне всегда казалось, что мужчины находятся в более выигрышной ситуации, природно они самодостаточны, женщины - нет. Я рад, что родился мужчиной.

 

 

О театральной школе

Кризис театра? Всю жизнь существует кризис театра – начиная с Древней Греции, он не прекращался ни на минуту. Каждому поколению кажется, что после него наступает конец. Мне тоже так кажется.

И часто больно смотреть на выпускников театральных вузов – если брать не Москву и Питер, а регионы. Хотя приятно и радостно, что как раз спектакли Ярославского театрального института всегда меня внутренне успокаивают, смиряют с тем, что, слава богу, школа есть и она находится на достойном уровне. Но иногда я вижу жуткие вещи, меня это страшно мучает. Талантливые ребята – сломаны, поломаны педагогами. Выходят на сцену и такое вдувают, и так мимо - и не слышат абсолютную неправду. Это худая самодеятельность - когда юные студенты, играя Островского, клеят фальшивые бороды и начинают что-то изображать. Мама дорогая, да как же можно сегодня так неправдашне на сцене существовать.

Нет, я не планирую набирать свой курс. Для меня это слишком ответственно, я ленивый человек. Тебе в руки дают живого ребенка, и ты его должен не удушить за четыре года – а удушить хочется сразу. Причем ты должен его не просто не удушить, а дать ему возможность раскрыться. Мне кажется, это не моя история, мне терпения не хватает. Мне нужно здесь и сейчас, с первого курса фигачить «Гамлета». Мне некогда ждать. Я, к сожалению, не знаю технологии. Это не моя история - когда сегодня сеешь, а через четыре года собираешь. Я как китаец: если сегодня посеял – мне надо завтра выкопать и съесть.

 

Записала Светлана ГОФМАН

 

25.04.2016 08:36 403 0


Комментарии

TOP NEWS